— Здесь словно в могиле…

Пуаро думал о своем.

— Ах, если бы стены могли говорить! Здесь, в этой комнате, надо искать истоки этого странного дела.

Он еще несколько минут постоял молча, а потом встряхнулся.

— Мы обошли весь дом и видели все, что можно было увидеть. Покажите мне теперь сторожку, друг мой.

Там, как и в доме, все тоже было в порядке. Комнаты, хотя и пыльные, чисто прибраны, почти пусты. Мужчины пробыли в помещении всего несколько минут. Когда они вновь вышли на крыльцо, залитое солнечным светом, Пуаро ласково притронулся рукой к листьям вьющихся роз, опутывавших решетку.

— Знаете, милый доктор, как называется этот сорт роз? Это Зефирен Друфэн…

Врача розы не интересовали, он только раздраженно буркнул:

— Ну, и что из этого?

Эркюль Пуаро продолжал:

— Когда я встретился с Элинор Карлайл, она говорила мне о розах. Именно в тот момент я начал видеть, нет, нет, еще не дневной свет, а лишь его проблеск, как бывает, когда приближаешься к выходу из туннеля.

Питер Лорд хрипло спросил:

— Что она говорила вам еще?

— Она рассказывала о своем детстве, об играх здесь, в этом саду, о том, как ссорились они с Родериком Уэлманом, когда играли в войну Алой и Белой роз. Он предпочитал белую розу Йорков — холодную и неласковую, а она, по ее словам, любила красную розу Ланкастеров — полную аромата, тепла и жизни. И в этом, друг мой, разница между Элинор Карлайл и Родериком Уэлманом.

— Разве это что-нибудь объясняет?

Пуаро кивнул:

— Это позволяет понять Элинор Карлайл, женщину, по натуре гордую и страстную, до отчаяния влюбленную в мужчину, который неспособен любить ее… А теперь давайте вернемся на минутку на то место в кустах.

Они шли молча. Лицо Питера Лорда стало еще более хмурым и озабоченным. Когда они пришли на место, Пуаро погрузился в свои мысли, а врач пристально наблюдал за ним. Неожиданно детектив заговорил с досадой и раздражением:

— В сущности, это элементарно просто. Неужели вы не видите уязвимого места в вашей теории? Согласно ей, какой-то человек, предположительно знавший Мэри Джеррард в Германии, приехал сюда с намерением убить ее. Но посмотрите, друг мой, посмотрите же! Пустите в ход свои глаза, если уж ум вам ничего не подсказывает. Что вы видите отсюда? Окно, не так ли? И в нем девушку, Элинор Карлайл, занятую приготовлением сандвичей. Но позвольте вас спросить: каким образом человек, наблюдавший за Элинор Карлайл, мог знать, что эти сандвичи будут предложены Мэри Джеррард? Никто, абсолютно никто не знал этого, кроме самой Элинор Карлайл. Ни сама Мэри Джеррард, ни сестра Хопкинс. Так если человек стоял здесь, наблюдая, если он потом влез в окно и подсыпал яд в сандвичи, какой вывод из этого следует? Что мог этот человек думать и предполагать? Только одно: что эти сандвичи, съест сама Элинор Карлайл…

Глава тринадцатая

Пуаро позвонил у двери коттеджа сестры Хопкинс. Та встретила его не очень приветливо, но тем не менее ему было разрешено переступить порог. Очутившись в доме, он не мешкая приступил к делу.

— Знаете, зачем я пришел сюда? Я хочу, чтобы вы рассказали мне правду.

Сестра Хопкинс была возмущена и разгневана:

— Что вы под этим подразумеваете, хотела бы я знать? Всегда и везде я говорю правду. Я рассказала на следствии о пропаже морфина, хотя многие на моем месте умолчали бы об этом. А ведь я знала, что меня будут порицать за халатность, за то, что я оставила свой чемоданчик внизу. Так оно и получилось, и, могу вас заверить, это не пошло на пользу моей, служебной характеристике. Но мне было все равно: я знала что-то относящееся к делу и рассказала об этом. Так что оставьте при себе свои намеки, мистер Пуаро! О смерти Мэри Джеррард я рассказала абсолютно все, что знала, ничего не утаила. Да я в этом присягу готова дать.

Пуаро не делал попыток прервать ее, давая раздраженной женщине возможность выговориться. Когда та выдохлась и замолчала, он заговорил спокойно и доброжелательно:

— Я вовсе не утверждаю, будто вы умолчали о чем-то связанном с преступлением. Я прошу вас рассказать мне правду не о смерти, а о жизни Мэри Джеррард.

Явно озадаченная и несколько смущенная этими словами, его собеседница произнесла:

— Не знаю, что вы, собственно, имеете в виду…

— Я помогу вам. Я расскажу то, о чем знал из намеков сестры О’Брайен и со слов старой миссис Слэттери, которая прекрасно помнит события двадцатилетней давности. Итак, более двадцати лет назад два человека полюбили друг друга. Одним из них была овдовевшая за несколько лет до этого миссис Уэлман, женщина, способная на глубокое и страстное чувство. Другим был сэр Льюис Райкрофт, имевший несчастье жениться на женщине, которая вскоре после свадьбы безнадежно потеряла рассудок. Тогдашние законы лишали его возможности развестись, а леди Райкрофт, чье физическое здоровье было превосходным, могла прожить и до девяноста лет. О романе между этими двумя людьми, я полагаю, догадывались, но внешне они соблюдали все приличия и были крайне осторожны. Затем сэр Льюис Райкрофт был убит на войне.

— Ну, и что же? — спросила сестра Хопкинс.

— Я предполагаю, — продолжал Пуаро, — что после его смерти родился ребенок, и ребенком этим была Мэри Джеррард. Но если, с моей стороны, это лишь предположение, то вы, возможно, располагаете неопровержимыми доказательствами. Так ли это.

Сестра Хопкинс, нахмурившись, сидела минуты две Молча. Потом она резко поднялась, пересекла комнату, открыла ящик письменного стола, достала оттуда конверт и принесла его Пуаро. Она сказала:

— Я объясню вам, как это попало ко мне в руки.

После смерти Мэри я заканчивала уборку в сторожке и наткнулась на этот конверт. Видите, что на нем написано.

Пуаро прочел подпись, сделанную выцветшими чернилами: «Переслать Мэри после моей смерти».

— Это писал не Джеррард, — пояснила сестра Хопкинс, — а мать Мэри, умершая 14 лет назад. Она адресовала это письмо девочке, но старик держал его у себя, так что Мэри не получила его. И слава богу! До самой смерти она могла высоко держать голову, и ей нечего было стыдиться.

Помедлив, она продолжала:

— Письмо запечатано, но, когда я нашла его, я, сознаюсь, вскрыла конверт. Ведь Мэри была мертва, а я все равно кое о чем уже догадывалась. Никого, кроме нее, это не касается, но мне почему-то не хотелось уничтожать письмо. Впрочем, лучше прочтите его сами.

Пуаро извлек из конверта листок бумаги, исписанный мелким угловатым почерком:"Я пишу правду на тот случай, если она когда-нибудь понадобится. Я служила горничной у миссис Уэлман из Хантербери, и она была очень добра ко мне. Я попала в беду, но она не отвернулась от меня и вновь взяла меня к себе на службу, когда все было кончено. Но ребенок умер. Моя хозяйка и сэр Льюис Райкрофт любили друг друга, но не могли пожениться, потому что у него уже была жена, которую заперли в сумасшедший дом. Он был настоящий джентльмен и обожал миссис Уэлман. Его убили, а она вскоре после того сказала мне, что у нее будет ребенок. Потом она отправилась в Шотландию и взяла меня с собой. Ребенок родился там, в Ардлохри. Боб Джеррард, который бросил меня, когда я попала в беду, снова начал писать мне. Мы договорились, что он женится на мне, мы поселимся в сторожке и ребенок будет считаться его дочерью. Если мы будем жить в поместье, никого не удивит, что миссис Уэлман интересуется девочкой и заботится о ней. Она думала, что для Мэри будет лучше, если та никогда не узнает правду. Миссис Уэлман дала нам обоим порядочно денег, но я помогла бы ей и без этого.

Я была довольно счастлива с Бобом, но он так и не привязался к Мэри. Я молчала обо всем и никому ничего не говорила, но «думаю, что надо написать правду на случай, если я умру.

Элиза Джеррард, урожденная Элиза Рили».

Эркюль Пуаро глубоко вздохнул и вновь сложил письмо. Сестра Хопкинс спросила с беспокойством:

— Что вы собираетесь с этим делать? Они все теперь мертвы. Ни к чему ворошить старое. Пусть мертвые мирно спят в своих могилах, вот что я скажу.